Майкл Хадсон
Первоначально опубликовано 8 февраля 2022г на сайте:
Железный занавес 1940-50–х годов якобы был создан для изоляции России от Западной Европы — для защиты от коммунистической идеологии и военного нападения. Сегодняшний режим санкций направлен на сами европейские страны, чтобы помешать американским союзникам по НАТО и другим западным союзникам расширить торговлю и инвестиции с Россией и Китаем. Цель состоит не столько в том, чтобы изолировать Россию и Китай, сколько в том, чтобы прочно удержать этих союзников в рамках собственной экономической орбиты Америки. Союзники должны отказаться от преимуществ импорта российского газа и китайских товаров, покупая гораздо более дорогой американский СПГ и другие экспортные товары, и вдобавок еще большее количество американского оружия.
Санкции, которые американские дипломаты настаивают на том, чтобы их союзники ввели против торговли с Россией и Китаем, якобы направлены на сдерживание наращивания военной мощи. Но такое наращивание на самом деле не может быть главной целью России и Китая. Они могут получить гораздо больше, предлагая Западу взаимные экономические выгоды. Таким образом, основной вопрос заключается в том, найдет ли Европа свое преимущество в замене американского экспорта поставками из России и Китая и связанными с этим взаимными экономическими связями.
Американских дипломатов беспокоит то, что Германия, другие страны НАТО и страны, расположенные вдоль маршрута «Один пояс и один путь», понимают выгоды, которые можно получить, открыв мирную торговлю и инвестиции. Если нет планов России или Китая вторгнуться в них или бомбить их, то зачем НАТО? В чем необходимость таких крупных закупок военной техники США богатыми союзниками Америки? И если нет изначально враждебных отношений, то почему зарубежным странам нужно жертвовать своими торговыми и финансовыми интересами, полагаясь исключительно на американских экспортеров и инвесторов?
Именно эти опасения побудили премьер-министра Франции Макрона возродить призрак Шарля де Голля и призвать Европу отказаться от того, что он называет «НАТО с мертвым мозгом», не вышедшей из Холодной Войны, и порвать с проамериканскими торговыми соглашениями, которые налагают растущие издержки на Европу, лишая ее потенциальных выгод от торговли с Евразией. Даже Германия начинает бунтовать, не желая замерзнуть к марту этого года, отказавшись от российского газа.
Вместо реальной военной угрозы со стороны России и Китая, проблемой для американских стратегов является отсутствие такой угрозы. Все страны пришли к пониманию того, что мир достиг точки, когда ни у одной индустриальной экономики нет людских ресурсов и политических возможностей для мобилизации постоянной армии такого размера, который был бы необходим для вторжения или даже ведения крупного сражения со значительным противником. Эта политическая цена делает экономически невыгодным для России принимать ответные меры против авантюризма НАТО на западных подталкивающего к ее западной границе, пытаясь спровоцировать военный ответ. Для России нет никакого выигрыша в военном захвате Украины.
Растущее давление Америки на своих союзников угрожает вытеснить их с орбиты США. На протяжении более 75 лет у них было мало практической альтернативы гегемонии США. Но сейчас это меняется. Америка больше не обладает денежной мощью и казавшегося тогда хроническим профицитом торгового и платежного баланса, который позволил ей разработать мировые правила торговли и инвестиций в 1944-45 годах. Угроза для доминирования США заключается в том, что Китай, Россия и центр Евразийского мира по теории Макиндера предлагают лучшие торговые и инвестиционные возможности, чем Соединенные Штаты, которые все более отчаянно требуют жертв от своих НАТО и других союзников.
Наиболее ярким примером является стремление США заблокировать разрешение Германии на строительство трубопровода «Северный поток-2» для получения российского газа в связи с наступающими холодами. Ангела Меркель согласилась с Дональдом Трампом потратить 1 миллиард долларов на строительство нового порта для сжиженного природного газа, чтобы стать более зависимой от дорогостоящего американского СПГ. (План был отменен после того, как выборы в США и Германии сменили обоих лидеров.) Но у Германии нет другого способа обогревать многие свои дома и офисные здания (или снабжать газом своих производителей удобрений), кроме как российским газом.
Единственный оставшийся у американских дипломатов способ заблокировать европейские закупки — это подтолкнуть Россию к военному ответу, а затем заявить, что месть за этот ответ перевешивает любые чисто национальные экономические интересы. Как ястребиный заместитель госсекретаря по политическим вопросам Виктория Нуланд объяснила на брифинге для прессы Госдепартамента 27 января: “Если Россия так или иначе вторгнется в Украину, ”Северный поток-2″ не продвинется вперед». Проблема в том, чтобы создать подходящий агрессивный инцидент и изобразить Россию агрессором.
Нуланд кратко обозначила, кто именно диктовал политику членам НАТО в 2014 году, сказав тогда: “Нахрен нам ЕС” (смягчено). Это было сказано, когда она обсуждала с послом США в Украине, что Госдепартамент поддерживает марионетку Арсения Яценюка на пост премьер-министра Украины (снятого после двух лет коррупционного скандала), а государственные ведомства США поддержали кровавую бойню на Майдане, которая привела к длящейся уже восемь лет гражданской войне. Результат опустошил Украину так же, как и результат войн США в Сирии, Ираке и Афганистане. Это не политика мира во всем мире или демократии, которую одобряют европейские избиратели.
Торговые санкции США, введенные в отношении их союзников по НАТО, распространяются на весь спектр торговли. Задавленная политикой жесткой экономии у себя дома, Литва потеряла свой рынок сыра и сельскохозяйственной продукции в России и блокирует свою государственную железную дорогу для доставки белорусского калия в балтийский порт Клайпеда. Мажоритарный владелец порта жаловался, что “Литва потеряет сотни миллионов долларов из-за прекращения белорусского экспорта через Клайпеду” и “может столкнуться с судебными исками в размере 15 миллиардов долларов из-за нарушенных контрактов”. Литва даже согласилась с американскими призывами признать Тайвань, в результате чего Китай отказывается импортировать немецкую или другую продукцию, включающую компоненты литовского производства.
Европа должна ввести санкции за счет роста цен на энергоносители и сельскохозяйственную продукцию, отдав приоритет импорту из Соединенных Штатов и отказавшись от российских, белорусских и других связей за пределами долларовой зоны. Как выразился Сергей Лавров: “Когда Соединенные Штаты думают, что что-то отвечает их интересам, они могут предать тех, с кем они дружили, с кем сотрудничали и кто поддерживал их позиции по всему миру”[3].
Санкции Америки в отношении своих союзников наносят ущерб их экономике, а не экономике России и Китая
Что кажется ироничным, так это то, что такие санкции против России и Китая в конечном итоге скорее помогли, чем причинили им вред. Но главная цель состояла не в том, чтобы навредить или помочь российской и китайской экономикам. В конце концов, это аксиома, что санкции вынуждают страны, на которые они направлены, становиться более самостоятельными. Лишенные литовского сыра, российские производители произвели свой собственный, и им больше не нужно импортировать его из стран Балтии. Основное экономическое соперничество Америки направлено на то, чтобы удержать европейские и союзные им азиатские страны на своей собственной все более протекционистской экономической орбите. Германии, Литве и другим союзникам предлагается ввести санкции, направленные против их собственного экономического благосостояния, не торгуя со странами, находящимися за пределами зоны действия доллара США.
Совершенно отдельно от угрозы реальной войны, возникшей в результате воинственности США, цена уступки союзникам Америки торговым и инвестиционным требованиям США становится настолько высокой, что становится политически неподъемной. В течение почти столетия не было другой альтернативы, кроме как согласиться на торговые и инвестиционные правила, благоприятствующие экономике США, в качестве цены за получение финансовой и торговой поддержки США и даже военной безопасности. Но сейчас угрожает появиться альтернатива – та, которая предлагает выгоды от инициативы Китая «Пояс и путь» и от желания России привлечь иностранные инвестиции, чтобы помочь модернизировать свою промышленную организацию, как, казалось, было обещано тридцать лет назад, в 1991 году.
Начиная с последних лет Второй мировой войны дипломатия США стремилась запереть Великобританию, Францию и особенно побежденную Германию и Японию в экономической и военной зависимости от США. Как я подробно показал в книге «Суперимпериализм», американские дипломаты разрушили Британскую империю и поглотили ее валютную зону Стерлинга на обременительных условиях, навязанных сначала Ленд-лиз, а затем Англо-американским кредитным соглашением 1946 года. Условия последнего обязывали Великобританию отказаться от своей политики имперских преференций и разблокировать балансы в фунтах стерлингов, которые Индия и другие колонии накопили от экспорта сырья во время войны, тем самым открыв Британское Содружество для американских экспортеров.
Великобритания обязалась не восстанавливать свои довоенные рынки путем девальвации фунта стерлингов. Затем американские дипломаты создали МВФ и Всемирный банк на условиях, которые способствовали развитию экспортных рынков США и сдерживали конкуренцию со стороны Великобритании и других бывших конкурентов. Дебаты в Палате лордов и Палате общин показали, что британские политики осознали, что их ставят в подчиненное экономическое положение, но чувствовали, что у них нет альтернативы. И как только они сдались, у американских дипломатов появилась свобода действий в противостоянии остальной Европе.
Финансовая мощь позволила Америке продолжать доминировать в западной дипломатии, несмотря на то, что в 1971 году она была вынуждена отказаться от золотого обеспечения в результате расходов платежного баланса на военные расходы за рубежом. В течение последних полувека зарубежные страны хранили свои международные валютные резервы в долларах США – в основном в казначейских ценных бумагах США, банковских счетах США и других финансовых инвестициях в экономику США. Стандартный способ работы с трежерис обязывает иностранные центральные банки финансировать дефицит платежного баланса Америки, основанный на военных расходах, и, как следствие этого, дефицит внутреннего государственного бюджета.
Соединенным Штатам не нужна эта схема для создания денег. Правительство может просто печатать деньги, как продемонстрировала (экономическая теория) MMT. Но Соединенным Штатам действительно нужна эта рециркуляция доллара иностранными центральными банками, чтобы сбалансировать свои международные платежи и поддержать обменный курс доллара. Если бы курс доллара снизился, зарубежным странам было бы намного легче выплачивать международные долларовые долги в своих собственных валютах. Цены на импорт в США выросли бы, и американским инвесторам было бы дороже покупать иностранные активы. И иностранцы потеряли бы деньги на американских акции и облигации, номинированные в их собственных валютах, и отказались бы от них. Центральные банки, в частности, понесли бы убытки по долларовым облигациям Казначейства, которые они держат в своих денежных резервах, и обнаружили бы, что их интерес заключается в отказе от доллара. Таким образом, платежный баланс и обменный курс США находятся под угрозой из–за воинственности США и военных расходов во всем мире, однако их дипломаты пытаются стабилизировать ситуацию, увеличивая военную угрозу до кризисного уровня.
Стремление США удержать свои европейские и восточноазиатские протектораты в своей собственной сфере влияния находится под угрозой того, что Китай и Россия становятся независимыми от Соединенных Штатов, в то время как экономика США деиндустриализируется в результате их собственного преднамеренного политического выбора. Промышленная динамика, которая сделала Соединенные Штаты столь доминирующими с конца 19 века до 1970-х годов, уступила место радикальной неолиберальной «финанциализации». Вот почему США дипломатам необходимо скрутить руки своим союзникам, чтобы заблокировать их экономические отношения с постсоветской Россией и социалистическим Китаем, чей рост опережает рост Соединенных Штатов и чьи торговые соглашения открывают больше возможностей для взаимной выгоды.
Вопрос в том, как долго Соединенные Штаты смогут препятствовать своим союзникам пользоваться преимуществами экономического роста Китая. Будут ли Германия, Франция и другие страны НАТО стремиться к процветанию для себя вместо того, чтобы позволить стандарту доллара США и торговым преференциям выкачивать их экономический профицит?
Нефтяная дипломатия и мечта Америки о постсоветской России
Ожидание Горбачева и других российских чиновников в 1991 году состояло в том, что их экономика обратится к Западу для реорганизации в соответствии с принципами, которые сделали экономику США, Германии и других стран такой процветающей. Взаимные ожидания в России и Западной Европе заключались в том, что немецкие, французские и другие инвесторы будут реструктурировать постсоветскую экономику в более эффективных направлениях.
Это не входило в план США. Когда сенатор Джон Маккейн назвал Россию “заправочной станцией с атомными бомбами”, это была мечта Америки о том, какой они хотели видеть Россию – чтобы российские газовые компании перешли под контроль американских акционеров, начиная с запланированного выкупа ЮКОСа по договоренности с Михаилом Хордоковским. Последнее, что хотели видеть американские стратеги, — это процветающую возрожденную Россию. США советники стремились приватизировать природные ресурсы России и другие непромышленные активы, передав их клептократам, которые могли “обналичить” стоимость того, что они приватизировали, только продав американским и другим иностранным инвесторам за твердую валюту. Результатом стал неолиберальный экономический и демографический коллапс во всех постсоветских государствах.
В некотором смысле Америка превращает себя в собственную версию заправочной станции с атомными бомбами (и экспортом оружия). Нефтяная дипломатия США направлена на контроль мировой торговли нефтью, чтобы ее огромные прибыли поступали крупным нефтяным компаниям США. Именно для того, чтобы сохранить иранскую нефть в руках British Petroleum, Кермит Рузвельт из ЦРУ сотрудничал с Англо-персидской нефтяной компанией British Petroleum, чтобы свергнуть избранного лидера Ирана Мохаммеда Моссадыка в 1954 году, когда он пытался национализировать компанию после того, как она десятилетиями отказывалась выполнять обещанный вклад в экономику. После того как американцы посадили на престол шаха, демократия которого основывалась на жестоком полицейском государстве, Иран вновь пригрозил стать хозяином собственных нефтяных ресурсов. Таким образом, он вновь столкнулся с санкциями, спонсируемыми США, которые остаются в силе и сегодня. Цель таких санкций состоит в том, чтобы держать мировую торговлю нефтью под жестким контролем США, потому что нефть — это энергия, а энергия — ключ к производительности и реальному ВВП.
В тех случаях, когда иностранные правительства, такие как Саудовская Аравия и соседние арабские нефтегосударства, взяли контроль, доходы от экспорта их нефти должны депонироваться на финансовых рынках США для поддержки обменного курса доллара и финансового господства США. Когда они в четыре раза повысили цены на нефть в 1973-74 годах (в ответ на увеличение в четыре раза цен на импортируемое из США зерно), Государственный департамент США установил правило и сказал Саудовской Аравии, что она может взимать за свою нефть столько, сколько захочет (тем самым повысив цены и для американских производителей нефти), но ей придется перевести свои доходы от экспорта нефти в Соединенные Штаты в ценные бумаги, деноминированные в долларах, — в основном в казначейские ценные бумаги США и банковские счета США, а также некоторые миноритарные пакеты акций и облигаций США (но только в качестве пассивных инвесторов, не используя эту финансовую власть для контроля корпоративной политики).
Второй способ переработки доходов от экспорта нефти заключался в покупке американского экспорта вооружений, при этом Саудовская Аравия стала одним из крупнейших заказчиков военно-промышленного комплекса. Производство вооружений в США на самом деле не носит преимущественно военного характера. Как сейчас видит мир в суматохе вокруг Украины, у Америки нет «воюющей» армии. То, что у США есть, — это то, что раньше называлось “армией, требующей прокорма”. Производство вооружений в США использует рабочую силу и производит оружие как своего рода престижный товар, которым правительства могут похвастаться, а не для реальных боевых действий. Как и большинство предметов роскоши, наценка для таких товаров очень высока. В конце концов, в этом суть высокой моды и стиля. ВПК использует свою прибыль для субсидирования гражданского производства в США таким образом, чтобы не нарушать букву законов о международной торговле, запрещающих государственные субсидии.
Иногда, конечно, действительно применяется военная сила. В Ираке первый Джордж Буш, а затем Барак Обама использовали вооруженные силы для захвата нефтяных запасов страны, а потом и запасов Сирии и Ливии. Контроль над мировой нефтью был основой платежного баланса Америки. Несмотря на глобальное стремление замедлить потепление на планете, официальные лица США продолжают рассматривать нефть как ключ к экономическому превосходству Америки. Вот почему США военные по-прежнему отказываются подчиняться приказам Ирака покинуть свою страну, сохраняя свои войска под контролем иракской нефти, и почему они согласились с французами уничтожить Ливию и все еще имеют войска на нефтяных месторождениях Сирии. Внутри страны президент Байден одобрил бурение на шельфе и поддерживает расширение Канадой своих битуминозных песков Атабаска, экологически самой грязной нефти в мире.
Наряду с экспортом нефти и продовольствия, экспорт вооружений поддерживает финансирование казначейскими обязательствами зарубежных военных расходов Америки на ее 750 базах за рубежом. Но без постоянного врага, постоянно угрожающего у ворот, существование НАТО разваливается на части. Какова была бы потребность стран в покупке подводных лодок, авианосцев, самолетов, танков, ракет и других вооружений?
По мере деиндустриализации Соединенных Штатов их дефицит торгового и платежного баланса становится все более проблематичным. Она нуждается в экспортных продажах оружия, чтобы помочь сократить растущий торговый дефицит, а также субсидировать гражданское авиастроение и связанные с ним гражданские секторы. Задача состоит в том, как сохранить свое процветание и мировое господство в условиях деиндустриализации, в то время как экономический рост в Китае, а теперь и в России стремительно растет.
Америка потеряла свое преимущество в издержках производства из-за резкого роста стоимости жизни и ведения бизнеса в своей финансиализированной постиндустриальной экономике рантье. Кроме того, как объяснял Сеймур Мелман в 1970-х годах, капитализм Пентагона основан на контрактах «затраты плюс»: чем выше стоимость военной техники, тем больше прибыли получают ее производители. Таким образом, американское оружие чрезмерно спроектировано — отсюда и сиденья для унитаза стоимостью 500 долларов вместо модели за 50 долларов. В конце концов, главной привлекательностью предметов роскоши, в том числе военной техники, является их высокая цена.
Это и было предпосылкой для ярости США из–за их неспособности захватить нефтяные ресурсы России — и из-за того, что Россия также вырвалась на свободу в военном отношении, чтобы создать свой собственный экспорт вооружений, который сейчас, как правило, лучше и намного дешевле, чем у США. Сегодня Россия находится в положении Ирана в 1954 году и снова в 1979 году. Мало того, что ее продажи нефти конкурируют с продажами американского СПГ, но Россия сохраняет свои доходы от экспорта нефти дома, чтобы финансировать свою реиндустриализацию, чтобы восстановить экономику, которая была разрушена спонсируемой США шоковой “терапией” 1990-х годов.
Линия наименьшего сопротивления для стратегии США, стремящейся сохранить контроль над мировыми поставками нефти, сохраняя при этом свой рынок экспорта оружия класса люкс через НАТО, состоит в том, чтобы кричать «Волк!» и настаивать на том, что Россия находится на грани вторжения в Украину — как будто Россия могла что–то выиграть от того, чтобы увязнуть в войне с беднейшей и наименее производительной экономикой Европы. Зима 2021-22 годов ознаменовалась долгой попыткой США подтолкнуть НАТО и Россию к схватке – пока безуспешной.
США мечтают о неолиберализованном Китае в качестве корпоративного партнера США
Америка деиндустриализировалась в результате целенаправленной политики сокращения производственных издержек, поскольку ее производственные компании искали низкооплачиваемую рабочую силу за рубежом, особенно в Китае. Этот сдвиг не был соперничеством с Китаем, но рассматривался как взаимная выгода. Ожидалось, что американские банки и инвесторы обеспечат контроль и прибыль китайской промышленности по мере ее продвижения на рынок. Соперничество шло между американскими работодателями и американской рабочей силой, и оружием классовой борьбы был перевод на периферию и, в процессе, сокращение государственных социальных расходов.
Подобно стремлению России к торговле нефтью, оружием и сельскохозяйственной продукцией, независимой от контроля США, преступление Китая заключается в том, чтобы удерживать прибыль от своей индустриализации у себя дома, сохраняя государственную собственность в крупных корпорациях и, прежде всего, сохраняя создание денег и Банк Китая в качестве государственной услуги для финансирования собственного накопления капитала вместо того, чтобы позволить банкам и брокерским домам США предоставлять финансирование и выкачивать излишки в виде процентов, дивидендов и платы за управление. Единственной спасительной милостью для американских корпоративных планировщиков стала роль Китая в сдерживании заработной платы в США от повышения за счет предоставления источника дешевой рабочей силы, позволяющей американским производителям выводить свое производство за рубеж и передавать его на аутсорсинг.
Классовая война Демократической партии против профсоюзной рабочей силы началась при администрации Картера и значительно ускорилась, когда Билл Клинтон открыл южную границу с НАФТА. Вдоль границы была создана вереница макиладор (предприятий для мексиканского экспорта в США) для поставок дешевой ремесленной рабочей силы. Это стало настолько успешным центром корпоративной прибыли, что Клинтон настаивал на принятии Китая во Всемирную торговую организацию в декабре 2001 года, в последний месяц своей администрации. Мечта состояла в том, чтобы он стал центром прибыли для американских инвесторов, производя продукцию для американских компаний и финансируя через них свои капиталовложения (а также, как надеялись, жилищных и государственных расходов) путем заимствования долларов США и организации своего фондового рынка, который, как и в России в 1994-96 годах, станет ведущим поставщиком финансовых средств для прироста капитала для американских и других иностранных инвесторов.
Walmart, Apple и многие другие американские компании организовали производственные мощности в Китае, что обязательно включало передачу технологий и создание эффективной инфраструктуры для экспортной торговли. Goldman Sachs возглавил финансовое вторжение и помог взлететь фондовому рынку Китая. Все это было тем, к чему призывала Америка.
Где неолиберальная мечта Америки о холодной войне пошла не так, как планировалось? Во-первых, Китай не следовал политике Всемирного банка, поощряющего правительства всех стран на заимствования в долларах для найма американских инжиниринговых фирм для обеспечения экспортной инфраструктуры. Она развивалась во многом так же, как Соединенные Штаты и Германия в конце 19 века: за счет значительных государственных инвестиций в инфраструктуру для обеспечения основных потребностей по субсидированным ценам или бесплатно, от здравоохранения и образования до транспорта и связи, чтобы свести к минимуму стоимость жизни, которую должны были платить работодатели и экспортеры. Самое главное, Китай избежал обслуживания внешнего долга, создав собственные деньги и сохранив наиболее важные производственные мощности в своих руках.
Требования США вытесняют их союзников с торговой и валютной орбиты доллар-НАТО
Как в классической греческой трагедии, внешняя политика США приводит именно к тому результату, которого она больше всего боится. Переигрывая своих собственных союзников по НАТО, американские дипломаты реализуют кошмарный сценарий из страхов Киссинджера, сближая Россию и Китай. В то время как союзникам Америки говорят, что они должны нести расходы, связанные с санкциями США, Россия и Китай выигрывают, будучи обязанными диверсифицировать и сделать свои собственные экономики независимыми от американских поставщиков продовольствия и других основных потребностей. Прежде всего, эти две страны создают свои собственные дедолларизованные кредитные и банковские клиринговые системы и хранят свои международные валютные резервы в виде золота, евро и валют друг друга для ведения взаимной торговли и инвестиций.
Эта дедолларизация обеспечивает альтернативу однополярной способности США получать бесплатные иностранные кредиты с помощью стандарта казначейских векселей США для мировых валютных резервов. По мере дедолларизации зарубежных стран и их центральных банков, что будет поддерживать доллар? Без бесплатной кредитной линии, предоставляемой центральными банками, автоматически возвращающими американские военные и другие зарубежные расходы обратно в экономику США (с минимальной отдачей), как Соединенные Штаты могут сбалансировать свои международные платежи в условиях деиндустриализации?
Соединенные Штаты не могут просто обратить вспять свою деиндустриализацию и зависимость от китайской и другой азиатской рабочей силы, вернув производство на родину. Она создала слишком высокие накладные расходы рантье в своей экономике, чтобы ее рабочая сила могла конкурировать на международном уровне, учитывая бюджетные требования наемных работников США по оплате высоких и растущих расходов на жилье и образование, обслуживание долга и медицинское страхование, а также за приватизированные инфраструктурные услуги.
Единственный способ для Соединенных Штатов поддерживать свой международный финансовый баланс — это монопольное ценообразование на экспорт оружия, запатентованных фармацевтических препаратов и информационных технологий, а также покупка контроля над наиболее прибыльными производственными и потенциально приносящими ренту секторами за рубежом — другими словами, распространение неолиберальной экономической политики по всему миру таким образом, чтобы другие страны зависели от американских кредитов и инвестиций.
Это не способ для роста национальных экономик. Альтернативой неолиберальной доктрине является политика экономического роста Китая, которая следует той же базовой промышленной логике, с помощью которой Великобритания, Соединенные Штаты, Германия и Франция достигли промышленной мощи во время своих собственных промышленных взлетов при сильной государственной поддержке и программах социальных расходов.
Соединенные Штаты отказались от этой традиционной промышленной политики с 1980-х годов. Она навязывает своей собственной экономике неолиберальную политику, которая привела к деиндустриализации Чили времен Пиночета, Великобритании времен Тэтчер и постиндустриальным бывшим советским республикам, странам Балтии и Украине с 1991 года. Его сильно поляризованное и за счет заемных средств процветание основано на завышении цен на недвижимость и ценные бумаги и приватизации инфраструктуры.
Этот неолиберализм был путем к тому, чтобы стать несостоятельной экономикой и фактически несостоявшимся государством, вынужденным страдать от дефляции долга, роста цен на жилье и арендной платы по мере снижения уровня занятости собственников, а также непомерных медицинских и других расходов в результате приватизации того, что другие страны предоставляют бесплатно или по субсидированным ценам в качестве прав человека — здравоохранение, образование, медицинское страхование и пенсии.
Успех промышленной политики Китая со смешанной экономикой и государственным контролем над денежно-кредитной системой заставил американских стратегов опасаться, что западноевропейские и азиатские экономики могут обнаружить, что их преимущество заключается в более тесной интеграции с Китаем и Россией. У США, похоже, нет никакого ответа на такое глобальное сближение с Китаем и Россией, кроме экономических санкций и военной агрессии. Эта новая позиция холодной войны обходится дорого, и другие страны отказываются нести издержки конфликта, который не приносит им никакой пользы и действительно угрожает дестабилизировать их собственный экономический рост и политическую независимость.
Без поддержки своего платежного баланса со стороны этих стран, особенно в условиях дедолларизации экономики Китая, России и их соседей, как Соединенные Штаты могут поддерживать расходы на свои военные активности за рубежом? Сокращение этих расходов и, действительно, восстановление промышленной самостоятельности и конкурентоспособной экономической мощи потребовали бы трансформации американской политики. Такое изменение кажется маловероятным, но без него, как долго постиндустриальная экономика рантье Америки сможет заставлять другие страны обеспечивать ее экономическим достатком (буквально – входящим потоком ресурса), который она больше не производит у себя дома?
America’s real adversaries are its European and other allies: The U.S. aim is to keep them from trading with China and Russia
February 08, 2022
By Michael Hudson and posted by permission
The Iron Curtain of the 1940s and ‘50s was ostensibly designed to isolate Russia from Western Europe – to keep out Communist ideology and military penetration. Today’s sanctions regime is aimed inward, to prevent America’s NATO and other Western allies from opening up more trade and investment with Russia and China. The aim is not so much to isolate Russia and China as to hold these allies firmly within America’s own economic orbit. Allies are to forego the benefits of importing Russian gas and Chinese products, buying much higher-priced U.S. LNG and other exports, capped by more U.S. arms.
The sanctions that U.S. diplomats are insisting that their allies impose against trade with Russia and China are aimed ostensibly at deterring a military buildup. But such a buildup cannot really be the main Russian and Chinese concern. They have much more to gain by offering mutual economic benefits to the West. So the underlying question is whether Europe will find its advantage in replacing U.S. exports with Russian and Chinese supplies and the associated mutual economic linkages.
What worries American diplomats is that Germany, other NATO nations and countries along the Belt and Road route understand the gains that can be made by opening up peaceful trade and investment. If there is no Russian or Chinese plan to invade or bomb them, what is the need for NATO? What is the need for such heavy purchases of U.S. military hardware by America’s affluent allies? And if there is no inherently adversarial relationship, why do foreign countries need to sacrifice their own trade and financial interests by relying exclusively on U.S. exporters and investors?
These are the concerns that have prompted French Prime Minister Macron to call forth the ghost of Charles de Gaulle and urge Europe to turn away from what he calls NATO’s “brain-dead” Cold War and beak with the pro-U.S. trade arrangements that are imposing rising costs on Europe while denying it potential gains from trade with Eurasia. Even Germany is balking at demands that it freeze by this coming March by going without Russian gas.
Instead of a real military threat from Russia and China, the problem for American strategists is the absence of such a threat. All countries have come to realize that the world has reached a point at which no industrial economy has the manpower and political ability to mobilize a standing army of the size that would be needed to invade or even wage a major battle with a significant adversary. That political cost makes it uneconomic for Russia to retaliate against NATO adventurism prodding at its western border trying to incite a military response. It’s just not worth taking over Ukraine.
America’s rising pressure on its allies threatens to drive them out of the U.S. orbit. For over 75 years they had little practical alternative to U.S. hegemony. But that is now changing. America no longer has the monetary power and seemingly chronic trade and balance-of-payments surplus that enabled it to draw up the world’s trade and investment rules in 1944-45. The threat to U.S. dominance is that China, Russia and Mackinder’s Eurasian World Island heartland are offering better trade and investment opportunities than are available from the United States with its increasingly desperate demand for sacrifices from its NATO and other allies.
The most glaring example is the U.S. drive to block Germany from authorizing the Nord Stream 2 pipeline to obtain Russian gas for the coming cold weather. Angela Merkel agreed with Donald Trump to spend $1 billion building a new LNG port to become more dependent on highly priced U.S. LNG. (The plan was cancelled after the U.S. and German elections changed both leaders.) But Germany has no other way of heating many of its houses and office buildings (or supplying its fertilizer companies) than with Russian gas.
The only way left for U.S. diplomats to block European purchases is to goad Russia into a military response and then claim that avenging this response outweighs any purely national economic interest. As hawkish Under-Secretary of State for Political Affairs, Victoria Nuland, explained in a State Department press briefing on January 27: “If Russia invades Ukraine one way or another Nord Stream 2 will not move forward.”[1] The problem is to create a suitably offensive incident and depict Russia as the aggressor.
Nuland expressed who was dictating the policies of NATO members succinctly in 2014: “Fuck the EU.” That was said as she told the U.S. ambassador to Ukraine that the State Department was backing the puppet Arseniy Yatsenyuk as Ukrainian prime minister (removed after two years in a corruption scandal), and U.S. political agencies backed the bloody Maidan massacre that ushered in what are now eight years of civil war. The result devastated Ukraine much as U.S. violence had done in Syria, Iraq and Afghanistan. This is not a policy of world peace or democracy that European voters endorse.
U.S. trade sanctions imposed on its NATO allies extend across the trade spectrum. Austerity-ridden Lithuania gave up its cheese and agricultural market in Russia, and is blocking its state-owned railroad from carrying Belarus potash to the Baltic port of Klaipeda. The port’s majority owner complained that “Lithuania will lose hundreds of millions of dollars from halting Belarus exports through Klaipeda,” and “could face legal claims of $15 billion over broken contracts.”[2] Lithuania has even agreed to U.S. prompting to recognize Taiwan, resulting in China refusing to import German or other products that include Lithuanian-made components.
Europe is to impose sanctions at the cost of rising energy and agricultural prices by giving priority to imports from the United States and foregoing Russian, Belarusian and other linkages outside of the Dollar Area. As Sergey Lavrov put matters: “When the United States thinks that something suits its interests, it can betray those with whom it was friendly, with whom it cooperated and who catered to its positions around the world.”[3]
America’s sanctions on its allies hurt their economies, not those of Russia and China
What seems ironic is that such sanctions against Russia and China have ended up helping rather than hurting them. But the primary aim was not to hurt nor to help the Russian and Chinese economies. After all, it is axiomatic that sanctions force the targeted countries to become more self-reliant. Deprived of Lithuanian cheese, Russian producers have produced their own, and no longer need to import it from the Baltic states. America’s underlying economic rivalry is aimed at keeping European and its allied Asian countries in its own increasingly protected economic orbit. Germany, Lithuania and other allies are told to impose sanctions directed against their own economic welfare by not trading with countries outside the U.S. dollar-area orbit.
Quite apart from the threat of actual war resulting from U.S. bellicosity, the cost to America’s allies of surrendering to U.S. trade and investment demands is becoming so high as to be politically unaffordable. For nearly a century there has been little alternative but to agree to trade and investment rules favoring the U.S. economy as the price of receiving U.S. financial and trade support and even military security. But an alternative is now threatening to emerge – one offering benefits from China’s Belt and Road initiative, and from Russia’s desire for foreign investment to help modernize its industrial organization, as seemed to be promised thirty years ago in 1991.
Ever since the closing years of World War II, U.S. diplomacy has aimed at locking Britain, France, and especially defeated Germany and Japan, into becoming U.S. economic and military dependencies. As I documented in Super Imperialism, American diplomats broke up the British Empire and absorbed its Sterling Area by the onerous terms imposed first by Lend-Lease and then the Anglo-American Loan Agreement of 1946. The latter’s terms obliged Britain to give up its Imperial Preference policy and unblock the sterling balances that India and other colonies had accumulated for their raw-materials exports during the war, thus opening the British Commonwealth to U.S. exports.
Britain committed itself not to recover its prewar markets by devaluing sterling. U.S. diplomats then created the IMF and World Bank on terms that promoted U.S. export markets and deterred competition from Britain and other former rivals. Debates in the House of Lords and the House of Commons showed that British politicians recognized that they were being consigned to a subservient economic position, but felt that they had no alternative. And once they gave up, U.S. diplomats had a free hand in confronting the rest of Europe.
Financial power has enabled America to continue dominating Western diplomacy despite being forced off gold in 1971 as a result of the balance-of-payments costs of its overseas military spending. For the past half-century, foreign countries have kept their international monetary reserves in U.S. dollars – mainly in U.S. Treasury securities, U.S. bank accounts and other financial investments in the U.S. economy. The Treasury-bill standard obliges foreign central banks to finance America’s military-based balance-of-payments deficit – and in the process, the domestic government budget deficit.
The United States does not need this recycling to create money. The government can simply print money, as MMT has demonstrated. But the United States does need this foreign central bank dollar recycling to balance its international payments and support the dollar’s exchange rate. If the dollar were to decline, foreign countries would find it much easier to pay international dollar-debts in their own currencies. U.S. import prices would rise, and it would be more costly for U.S. investors to buy foreign assets. And foreigners would lose money on U.S. stocks and bonds as denominated in their own currencies, and would drop them. Central banks in particular would take a loss on the Treasury’s dollar bonds that they hold in their monetary reserves – and would find their interest to lie in moving out of the dollar. So the U.S. balance of payments and exchange rate are both threatened by U.S. belligerency and military spending throughout the world – yet its diplomats are trying to stabilize matters by ramping up the military threat to crisis levels.
U.S. drives to keep its European and East Asian protectorates locked into its own sphere of influence is threatened by the emergence of China and Russia independently of the United States while the U.S. economy is de-industrializing as a result of its own deliberate policy choices. The industrial dynamic that made the United States so dominant from the late 19th century up to the 1970s has given way to an evangelistic neoliberal financialization. That is why U.S. diplomats need to arm-twist their allies to block their economic relations with post-Soviet Russia and socialist China, whose growth is outstripping that of the United States and whose trade arrangements offer more opportunities for mutual gain.
At issue is how long the United States can block its allies from taking advantage of China’s economic growth. Will Germany, France and other NATO countries seek prosperity for themselves instead of letting the U.S. dollar standard and trade preferences siphon off their economic surplus?
Oil diplomacy and America’s dream for post-Soviet Russia
The expectation of Gorbachev and other Russian officials in 1991 was that their economy would turn to the West for reorganization along the lines that had made the U.S., German and other economies so prosperous. The mutual expectation in Russia and Western Europe was for German, French and other investors to restructure the post-Soviet economy along more efficient lines.
That was not the U.S. plan. When Senator John McCain called Russia “a gas station with atom bombs,” that was America’s dream for what they wanted Russia to be – with Russia’s gas companies passing into control by U.S. stockholders, starting with the planned buyout of Yukos as arranged with Mikhail Khordokovsky. The last thing that U.S. strategists wanted to see was a thriving revived Russia. U.S. advisors sought to privatize Russia’s natural resources and other non-industrial assets, by turning them over to kleptocrats who could “cash out” on the value of what they had privatized only by selling to U.S. and other foreign investors for hard currency. The result was a neoliberal economic and demographic collapse throughout the post-Soviet states.
In some ways, America has been turning itself into its own version of a gas station with atom bombs (and arms exports). U.S. oil diplomacy aims to control the world’s oil trade so that its enormous profits will accrue to the major U.S. oil companies. It was to keep Iranian oil in the hands of British Petroleum that the CIA’s Kermit Roosevelt worked with British Petroleum’s Anglo-Persian Oil Company to overthrow Iran’s elected leader Mohammed Mossadegh in 1954 when he sought to nationalize the company after it refused decade after decade to perform its promised contributions to the economy. After installing the Shah whose democracy was based on a vicious police state, Iran threatened once again to act as the master of its own oil resources. So it was once again confronted with U.S.-sponsored sanctions, which remain in effect today. The aim of such sanctions is to keep the world oil trade firmly under U.S. control, because oil is energy and energy is the key to productivity and real GDP.
In cases where foreign governments such as Saudi Arabia and neighboring Arab petrostates have taken control, the export earnings of their oil are to be deposited in U.S. financial markets to support the dollar’s exchange rate and U.S. financial domination. When they quadrupled their oil prices in 1973-74 (in response to the U.S. quadrupling of its grain-export prices), the U.S. State Department laid down the law and told Saudi Arabia that it could charge as much as it wanted for its oil (thereby raising the price umbrella for U.S. oil producers), but it had to recycle its oil-export earnings to the United States in dollar-denominated securities – mainly in U.S. Treasury securities and U.S. bank accounts, along with some minority holdings of U.S. stocks and bonds (but only as passive investors, not using this financial power to control corporate policy).
The second mode of recycling oil-export earnings was to buy U.S. arms exports, with Saudi Arabia becoming one of the military-industrial complex’s largest customers. U.S. arms production actually is not primarily military in character. As the world is now seeing in the kerfuffle over Ukraine, America does not have a fighting army. What it has is what used to be called an “eating army.” U.S. arms production employs labor and produces weaponry as a kind of prestige good for governments to show off, not for actual fighting. Like most luxury goods, the markup is very high. That is the essence of high fashion and style, after all. The MIC uses its profits to subsidize U.S. civilian production in a way that does not violate the letter of international trade laws against government subsidy.
Sometimes, of course, military force is indeed used. In Iraq, first George W. Bush and then Barack Obama used the military to seize the country’ oil reserves, along with those of Syria and Libya. Control of world oil has been the buttress of America’s balance of payments. Despite the global drive to slow the planet’s warming, U.S. officials continue to view oil as the key to America’s economic supremacy. That is why the U.S. military is still refusing to obey Iraq’s orders to leave their country, keeping its troops in control of Iraqi oil, and why it agreed with the French to destroy Libya and still has troops in the oilfields of Syria. Closer to home, President Biden has approved offshore drilling and supports Canada’s expansion of its Athabasca tar sands, environmentally the dirtiest oil in the world.
Along with oil and food exports, arms exports support the Treasury-bill standard’s financing of America’s overseas military spending on its 750 bases abroad. But without a standing enemy constantly threatening at the gates, NATO’s existence falls apart. What would be the need for countries to buy submarines, aircraft carriers, airplanes, tanks, missiles and other arms?
As the United States has de-industrialized, its trade and balance-of-payments deficit is becoming more problematic. It needs arms export sales to help reduce its widening trade deficit and also to subsidize its commercial aircraft and related civilian sectors. The challenge is how to maintain its prosperity and world dominance as it de-industrializes while economic growth is surging ahead in China and now even Russia.
America has lost its industrial cost advantage by the sharp rise in its cost of living and doing business in its financialized post-industrial rentier economy. Additionally, as Seymour Melman explained in the 1970s, Pentagon capitalism is based on cost-plus contracts: The higher military hardware costs, the more profit its manufacturers receive. So U.S. arms are over-engineered – hence, the $500 toilet seats instead of a $50 model. The main attractiveness of luxury goods after all, including military hardware, is their high price.
This is the background for U.S. fury at its failure to seize Russia’s oil resources – and at seeing Russia also break free militarily to create its own arms exports, which now are typically better and much less costly than those of the U.S. Today Russia is in the position of Iran in 1954 and again in 1979. Not only do its oil sales rival those of U.S. LNG, but Russia keeps its oil-export earnings at home to finance its re-industrialization, so as to rebuild the economy that was destroyed by the U.S.-sponsored shock “therapy” of the 1990s.
The line of least resistance for U.S. strategy seeking to maintain control of the world’s oil supply while maintaining its luxury-arms export market via NATO is to Cry Wolf and insist that Russia is on the verge of invading Ukraine – as if Russia had anything to gain by quagmire warfare over Europe’s poorest and least productive economy. The winter of 2021-22 has seen a long attempt at U.S. prodding of NATO and Russia to fight – without success.
U.S. dreams of a neoliberalized China as a U.S. corporate affiliate
America has de-industrialized as a deliberate policy of slashing production costs as its manufacturing companies have sought low-wage labor abroad, most notably in China. This shift was not a rivalry with China, but was viewed as mutual gain. American banks and investors were expected to secure control and the profits of Chinese industry as it was marketized. The rivalry was between U.S. employers and U.S. labor, and the class-war weapon was offshoring and, in the process, cutting back government social spending.
Similar to the Russian pursuit of oil, arms and agricultural trade independent of U.S. control, China’s offense is keeping the profits of its industrialization at home, retaining state ownership of significant corporations and, most of all, keeping money creation and the Bank of China as a public utility to fund its own capital formation instead of letting U.S. banks and brokerage houses provide its financing and siphon off its surplus in the form of interest, dividends and management fees. The one saving grace to U.S. corporate planners has been China’s role in deterring U.S. wages from rising by providing a source of low-priced labor to enable American manufacturers to offshore and outsource their production.
The Democratic Party’s class war against unionized labor started in the Carter Administration and greatly accelerated when Bill Clinton opened the southern border with NAFTA. A string of maquiladoras were established along the border to supply low-priced handicraft labor. This became so successful a corporate profit center that Clinton pressed to admit China into the World Trade Organization in December 2001, in the closing month of his administration. The dream was for it to become a profit center for U.S. investors, producing for U.S. companies and financing its capital investment (and housing and government spending too, it was hoped) by borrowing U.S. dollars and organizing its industry in a stock market that, like that of Russia in 1994-96, would become a leading provider of finance-capital gains for U.S. and other foreign investors.
Walmart, Apple and many other U.S. companies organized production facilities in China, which necessarily involved technology transfers and creation of an efficient infrastructure for export trade. Goldman Sachs led the financial incursion, and helped China’s stock market soar. All this was what America had been urging.
Where did America’s neoliberal Cold War dream go wrong? For starters, China did not follow the World Bank’s policy of steering governments to borrow in dollars to hire U.S. engineering firms to provide export infrastructure. It industrialized in much the same way that the United States and Germany did in the late 19th century: By heavy public investment in infrastructure to provide basic needs at subsidized prices or freely, from health care and education to transportation and communications, in order to minimize the cost of living that employers and exporters had to pay. Most important, China avoided foreign debt service by creating its own money and keeping the most important production facilities in its own hands.
U.S. demands are driving its allies out of the dollar-NATO trade and monetary orbit
As in a classical Greek tragedy, U.S. foreign policy is bringing about precisely the outcome that it most fears. Overplaying their hand with their own NATO allies, U.S. diplomats are bringing about Kissinger’s nightmare scenario, driving Russia and China together. While America’s allies are told to bear the costs of U.S. sanctions, Russia and China are benefiting by being obliged to diversify and make their own economies independent of reliance on U.S. suppliers of food and other basic needs. Above all, these two countries are creating their own de-dollarized credit and bank-clearing systems, and holding their international monetary reserves in the form of gold, euros and each other’s currencies to conduct their mutual trade and investment.
This de-dollarization provides an alternative to the unipolar U.S. ability to gain free foreign credit via the U.S. Treasury-bill standard for world monetary reserves. As foreign countries and their central banks de-dollarize, what will support the dollar? Without the free line of credit provided by central banks automatically recycling America’s foreign military and other overseas spending back to the U.S. economy (with only a minimal return), how can the United States balance its international payments in the face of its de-industrialization?
The United States cannot simply reverse its de-industrialization and dependence on Chinese and other Asian labor by bringing production back home. It has built too high a rentier overhead into its economy for its labor to be able to compete internationally, given the U.S. wage-earner’s budgetary demands to pay high and rising housing and education costs, debt service and health insurance, and for privatized infrastructure services.
The only way for the United States to sustain its international financial balance is by monopoly pricing of its arms, patented pharmaceutical and information-technology exports, and by buying control of the most lucrative production and potentially rent-extracting sectors abroad – in other words, by spreading neoliberal economic policy throughout the world in a way that obliges other countries to depend on U.S. loans and investment.
That is not a way for national economies to grow. The alternative to neoliberal doctrine is China’s growth policies that follow the same basic industrial logic by which Britain, the United States, Germany and France rose to industrial power during their own industrial takeoffs with strong government support and social spending programs.
The United States has abandoned this traditional industrial policy since the 1980s. It is imposing on its own economy the neoliberal policies that de-industrialized Pinochetista Chile, Thatcherite Britain and the post-industrial former Soviet republics, the Baltics and Ukraine since 1991. Its highly polarized and debt-leveraged prosperity is based on inflating real estate and securities prices and privatizing infrastructure.
This neoliberalism has been a path to becoming a failed economy and indeed, a failed state, obliged to suffer debt deflation, rising housing prices and rents as owner-occupancy rates decline, as well as exorbitant medical and other costs resulting from privatizing what other countries provide freely or at subsidized prices as human rights – health care, education, medical insurance and pensions.
The success of China’s industrial policy with a mixed economy and state control of the monetary and credit system has led U.S. strategists to fear that Western European and Asian economies may find their advantage to lie in integrating more closely with China and Russia. The U.S. seems to have no response to such a global rapprochement with China and Russia except economic sanctions and military belligerence. That New Cold War stance is expensive, and other countries are balking at bearing the cost of a conflict that has no benefit for themselves and indeed, threatens to destabilize their own economic growth and political independence.
Without subsidy from these countries, especially as China, Russia and their neighbors de-dollarize their economies, how can the United States maintain the balance-of-payments costs of its overseas military spending? Cutting back that spending, and indeed recovering industrial self-reliance and competitive economic power, would require a transformation of American politics. Such a change seems unlikely, but without it, how long can America’s post-industrial rentier economy manage to force other countries to provide it with the economic affluence (literally a flowing-in) that it is no longer producing at home?
- https://www.state.gov/briefings/department-press-briefing-january-27-2022/. Dismissing reporters’ comments that “what the Germans have said publicly doesn’t match with what you’re saying exactly,” she explained the U.S. tactics to stall Nord Stream 2. Countering a reporter’s point that “all they have to do is turn it on,” she said: “As Senator Cruz likes to say … it is currently a hunk of metal at the bottom of the ocean. It needs to be tested. It needs to be certified. It needs to have regulatory approval.” For a recent review of the increasingly tense geopolitics at work, see John Foster, “Pipeline Politics hits Multipolar Realities: Nord Stream 2 and the Ukraine Crisis,” Counterpunch, February 3, 2022. ↑
- Andrew Higgins, “Fueling a Geopolitical Tussle in Eastern Europe: Fertilizer,” The New York Times, January 31, 2022. The owner plans to sue Lithuania’s government for hefty damages. ↑
- Russian Foreign Affairs Ministry, “Foreign Minister Sergey Lavrov’s answers to questions from Channel One’s Voskresnoye Vremya programme,” Moscow, January 30, 2022. Johnson’s Russia List, January 31, 2022, #9. ↑
